Грязный мир

«Mondo cane» - название фильма Гуалтьеро Якопетти ошибочно переводится на русский язык как «Собачья жизнь». Из-за такого перевода может показаться, что фильм стоит в ряду «Сладкой жизни», «Трудной жизни», «Неистовой жизни» - названий, которые итальянцы полюбили давать своим картинам, содержащим острую критику современного буржуазного общества. Тем более, что выражение «собачья жизнь» в русском языке, как известно, служит идиомой: тяжёлая жизнь, голодная, бесприютная, полная обид - словом, собачья.

Но фильм Якопетти в действительности называется «Mondo cane» - то есть «Грязный мир», «Мерзкий мир», «Мир-собака». Разница вовсе не только лингвистическая, транскрипционная. Разница смысловая и существенная. Её важно уточнить. Одно дело, если человечество, которому следовало бы жить по-человечески, живёт собачьей жизнью. Тогда надо бить тревогу, протестовать, скорбеть, искать причины, допытываться до корня. Другое дело, если и сам мир, и человечество исконно, первородно мерзки и грязны. Значит, человек достоин своего мира, мир - человека, туда им и дорога.

Подлинное итальянское название фильма Гуалтьеро Якопетти совершенно точно соответствует его содержанию.

Секрет жанра этой картины раскрывается в финальной надписи, где авторы «Грязного мира» благодарят скандинавскую авиакомпанию SAS, субсидировавшую съёмки. Фильм снимался на пяти континентах, в столицах, на архипелагах и одиноких островах - без авиалиний не обойдёшься. Надо думать, что и авиакомпания SAS не была вполне бескорыстна.

«Грязный мир» - фильм-ревю. Ревю между тем в особом духе.

По-разному можно зазывать туристов в путешествия. Плакаты и проспекты с достопримечательностями - увы! - приелись. Были, были и были античные руины, египетские пирамиды, буддийские храмы, венецианские гондолы. Поднадоели уже и «ночные ревю», вроде фильма «Мир ночью», где обозреваются кабаре и стриптизы Парижа, Токио, Мельбурна, подумаешь, вправду диковинка: раздевалась-раздевалась пышнотелая красавица и в последнюю минуту оказалась мужчиной!

Нет, мы соберём со всех материков мерзости похлеще, не побрезгуем ничем, увидим их даже там, где их вовсе нет. Составим из них свой проспект и каталог - пусть ошарашивают, вызывают колики, возбуждают!

В этом фильме на пестрейшей цветной плёнке два часа льётся кровь, густая, красная, свиная, человечья, бычья, гусиная. Здесь свежуют змей, едят червей, отправляют естественные надобности, извергают пьяную рвоту, кормят грудью поросят, корчатся в смертельной агонии. Всё показано с большим удовольствием, со смаком.

Реклама, конечно, есть реклама, и разговор о фильме «Грязный мир» можно было бы закончить подсчётом прибылей или убытков фирмы, которая привлекает пассажиров и гарантией безаварийных перелётов. Можно было бы, если бы фильм Якопетти не выдавал себя за произведение проблемное, если бы он не предлагал нам обобщения и заключения по поводу современной цивилизации, не преподносил бы глубокомысленных идей о человечестве вообще. Непомерны претензии этого ревю пакостей.

Первая претензия - на документальность, объективность, беспристрастность. «В фильме всё истинно. Задача хроникёра - фиксировать жизнь как она есть, не скрывая правды. И если некоторые эпизоды могут показаться жестокими, то только потому, что жестока сама жизнь», - таким скромно-многозначительным и грозно-предупреждающим авторским посылом начинается картина. Якопетти адресует зрителя к материалу. Материал, дескать, сам скажет за себя, материал хроникальный, отснятый армией оператора во всех частях света - я же лишь вытащу на экран то, что боятся показывать из ханжества и трусости, я буду невиданно смелым, я ведь документалист.

Однако сам по себе факт, что фильм есть хроника, ещё далеко не обеспечивает правдивости изображения даже и в том случае, если перед нами не инсценировки, а действительно репортаж. Более того, нет вранья вранливее, чем враньё, подтасованное под точность документа. В судебной практике это называется подлогом, а кинематографический подлог (в том числе и самый расхроникальный) очень легко производится с помощью техники, выбора определённой точки зрения, стыка отдельных кадров и эпизодов.

Всё, как известно, зависит от взгляда и намерений наблюдателя, от аспекта, в котором рассматривается материал жизни. Аспекты бывают разные. Существует анализ социальный, бытовой, психологический, исторический и так далее. Якопетти для своих далеко идущих заключений о современном мире избирает аспект биологический. Это проще простого.

Покажите крупным планом человека, который ест. Не упустите при этом подробностей, проследите, как он жуёт, как движутся челюсти, как отделяется слюна. На экране непременно предстанет зрелище неприглядное, даже если пищу вкушали, свидевшись Аполлон Бельведерский и Тицианова Венера.

Снимите через увеличительное стекло человеческую кожу. Боже, какой ужас! Всякий с детства знает этот эффект и по опытам в школьном кабинете и по сфивтовскому описанию маленького-маленького Гулливера, насмерть перепуганного кожей прекрасной фрейлины-великанши.

Вот тут-то впору из ваших первооткрывательских наблюдений, а также из непреложных фактов, что человек употребляет в пищу мясо, рожает детей таким способом, как это принято у людей, моется, бреется, болеет, стареет, умирает, - впору сделать вывод о грязном, гнусном, животном мире.

Именно так поступает с нашим горемычным родом человеческим Якопетти - и в каждом кадре и во всей картине.

Камера мечется по земному шару. Режиссёр фиксирует явления действительно уродливые, отвратительные, чудовищные признаки варварства, зверские обычаи, дикарские феномены. Их он перемешивает с фактами совершенно нормальными, с вещами, ничего дурного в себе не несущими, но соответственно препарированными.Якопетти требуется доказать:
а) человек физически уродлив;
б) кровожаден и прожорлив;
в) блудлив.

Обросшее, грязное, обезьяноподобное племя обнаружено недавно в пещерах на Новой Гвинее, оно сохранило быт и нравы чуть ли не палеолита. Это страшно.

Безобразно напиваются посетители пивной в фешенебельном Гамбурге, шатается, задирает юбку, лезет на аппарат окосевшая от пьянки женщина. Это тоже страшно.

Но вот перед нами милые и скромные японские девушки, то ли банщицы, то ли медицинские сёстры; лёгкими и умелыми руками они делают клиентам обыкновенный гигиенический массаж. Освящённый традицией обычай, в котором нет решительно ничего грязного или эротического, преподнесён как верная примета разврата, некоего узаконенного блудодейства целой нации. «Столько-то тысяч японских девушек заняты этой профессией... Мужчины сюда приходят голыми, мы их одели в трусы специально для съёмок», - звучит зловеще-обличительный голос диктора. Как же теперь быть с нарзанными ваннами, медицинскими грязями и прочими процедурами? Люди, куда мы с вами катимся?!

Из обычного гимнастического зала, где женщины занимаются элементарной физкультурой, Якопетти разрабатывает поистине оргию уродств, шабаш ведьм, сатанинское таинство.

Редкостно изобретательный в выискивании гадостей, поразительно способный к искажению натуры, он ухитряется создать целую сюиту садизма и жестокости даже на материале «мёртвой натуры» - металлолома, старых машин, которые люди, подлецы такие, почему-то не оставляют ржаветь на кладбищах автомобилей, а снова пускают в производство. Корёжатся под какими-то прессами крылья машин, спрессованное железо формуется в брикеты - казалось бы, что здесь преступного? А вы ощущаете себя присутствующими при адской пытке, членовредительстве, растлении - так это снято.

Среди эпизодов, вываленных на экран без всякого разбора, есть и очень интересные, способные послужить предметом серьёзных раздумий о вопиющих противоречиях современного мира. Таких эпизодов два.

Атолл Бикини после испытания атомной бомбы. Радиоактивные излучения подействовали на фауну. На берегу - целые поля мёртвых яиц чаек, лишь из некоторых вылупились хилые, нежизнеспособные птенцы. Черепаха утратила свой вековой инстинкт. Снеся яйца, она направляется не в сторону моря, как раньше, а на сушу, где её ждёт неминуемая смерть. Таков самый ранний и трагически тревожный прообраз атомной катастрофы, которую необходимо предотвратить всеми силами.

На одном из островов Малайского архипелага жители существуют охотой на акул и продажей плавников богатым туристам. Вся маленькая деревня - калеки, безрукие и безногие - жертвы опасного промысла. Видя своих врагов в самих акулах, туземцы свершают месть: они заталкивают в пасть морских хищников ядовитых ежей, и неделю акулы будут умирать в волнах в страшных мучениях.

Эти эпизоды, потрясающие по своему материалу, тоже испорчены тем, что французы называют «esprit mal tourne», то есть извращённым умом режиссёра: отталкивающая кадрами черепахи в момент несения яиц (косвенное изображение родов), панорамой культей в малайской сцене. Но, главное, этот материал никак не осмыслен, он помещён в контекст с другими эпизодами таким способом, что становится просто-напросто ещё одним аттракционом цветного гиньоля, развёрнутого перед нами.

Контекст же, логика связей следующие: в итальянском городке, где родился знаменитый киноактёр Рудольф Валентино, торжественно открывают памятник великой звезде. Соотечественники Валентино тоже мечтают приобщиться к «сладкой жизни», позируют перед аппаратом, смотрите, как они уродливы, - следуют крупные планы низколобых, с гигантскими челюстями набриолиненных верзил. В Америке остервенелые поклонницы другого киноактёра, преемника Валентино, буквально раздирают его костюм на части, требуя автографа. А на архипелаге Самоа существует день охоты на мужчин: туземки-красотки в красных юбочках гоняются толпами за несчастными худосочными юношами и сладострастно тянут в кусты свои жертвы. А в Америке цивилизованные красотки в купальниках соблазняют моряков. А на Новой Гвинее женщины, у которых умерли дети, обязаны выкормить грудью свинью для праздника-пира, происходящего раз в пять лет. На празднике люди разрывают полусырое мясо свиней, а собаки едят внутренности. А в Америке собак хоронят на кладбище, как людей, а на Тайване собак едят. Европейцы откармливают гусынь и бычков, дикари откармливают жён. В Сингапуре едят змей, ещё где-то муравьёв и так до бесконечности.

Никакого намёка на объяснение фактов, никакой хотя бы самой поверхностной попытки анализа - такого нет и в помине. Однако в нагромождении самых разнородных сцен, подчинённых задаче, чтобы зрителю было попротивнее, в крайне примитивном ассоциативном монтаже эпизодов всё же проступает некая объединяющая идея.

Идея эта сформулирована в аннотации «Грязного мира», данной в каталоге «Униталия-фильм» за 1961 год.

«Человек входит в мир плача, - говорится там - ...Он плачет и кричит, словно протестует. Эти слёзы не будут литься долго: новые лживые образы входят в его мозг, по мере того как он растёт, и люди, которые тоже плакали в своё время, помогают ему упорствовать в недоразумении. Он узнает, что мы хороши, а плохи другие, он слышит разговоры о цивилизации и развитии, если он, взглянув на себя в зеркало, видит, что носит галстук, он воображает себя развитым и цивилизованным существом. «Грязный мир» - это не проклятье; постановщики фильма хотели показать мир таким, каким каждый человек воспринимает его рождаясь и каким он продолжает существовать, даже если об этом никто не думает или не хочет думать... Изображение мира примитивных народов чередуется с изображением того, на котором лежит печать цивилизации, но оба они, рассмотренные с различных точек зрения, представляют собой одинаковую реальность».

В этой смеси базарного экзистенциализма и фрейдизма на распродаже идея Якопетти встаёт во весь рост. Оказывается, зло современного мира не в жестоких социальных контрастах, не в вопиющем имущественном, духовном, культурном неравенстве. Оказывается, лучшие умы человечества напрасно бьются над загадкой, как же случилось так, что величайшее открытие человеческого гения - расщепление атомного ядра - грозит человечеству самоистреблением. Оказывается, вчера отсталые, веками томившиеся народы сегодня совершенно напрасно строят новую жизнь. И чудовищный разрыв между ростом техники, науки и несовершенством многих социальных учреждений - тоже пустяки. Всё дело, видите ли, в том, что люди - нецивилизованные и цивилизованные - одинаково едят мясо, одинаков уродливы, подвержены болезням, смерти и при этом продолжают свой род. К такому заключению, полному тупого человеконенавистничества, приходит Якопетти.

И ещё одно. В Древнем Риме, как все знают, существовал Колизей, где и чернь и патрицианки, читавшие Катулла, наслаждались зрелищем гладиаторской крови. В наши дни, когда Колизей давно стал руинами, есть китч - развлечение пресыщенных идиотов, борьба, где позволены любые способы атаки противника. Якопетти сфабриковал на экране зрелище, равноценное китчу. Не тот пасквиль на человечество вообще, который режиссёр создал, а сам фильм его служит доказательством крайнего распада буржуазного сознания.

Не обманывайтесь: к критике современного капитализма этот фильм отношения не имеет. Чтобы обличать язвы мира, бороться с его горем и злом, необходимы ещё ум и сердце. Необходимо любить человека. А в этом чувстве Якопетти отказано природой начисто.